К 75-летию Победы в Великой Отечественной войне: "Лица Победы" в Майминском районе

Из воспоминаний Писаренко Виктора Михайловича, который поделился с нами своим детским восприятием военных событий, жизнью после войны и гордостью за любимую профессию:

" Антрацит – это слово, крупными буквами написанное на броне танка, наверное, многие видели в кадрах хроники во время битвы за Новороссию. Так называется город в Луганской области в 170 км к западу от российского Ростова. Недалеко от города Антрацита, в с.Каменное я и родился в 1935 году.

Край наш шахтерский. Уголь марки «антрацит» добывался здесь уже полтора века назад. Моё село шахты обходили долгое время, и было оно чисто сельское с колхозом, полями, коровами. Мы, еще мальцами, помогали взрослым в сельском деле, и даже зарабатывали трудодни.

Но угольные пласты залегали и под селом, и под полями. Пришел и их черед. В конце 40-х построили мощную шахту «Лобовская» для добычи антрацита. На моих глазах седая донецкая степь с ковылем, сусликами, курганами, с небольшими, уютными дубравами по долинам речушек и оврагами с чистыми родниками – крыныцями, уходила в прошлое. Вся эта первозданность мира, наивная прелесть дикой степи исчезала быстро и неотвратимо.

На полях возвысились стометровые терриконы – конуса черной горной породы, уютные, залесенные балки-овраги запружены и заполнены мелким штыбом – углем с флотационных фабрик, в чистые родниковые ручейки хлынули черные, шахтные воды.

Закончил школу, детство ушло. После института профессия увела меня с родных мест. Но и сейчас, уже в пожилом возрасте, иногда всплывет в памяти очарование того далекого бытия и посветлеет на душе.

Все это было потом, а сначала была война. К нам она пришла в августе 41-го. Наши ушли, за селом горит поле спелой пшеницы, рвутся снаряды в пылающей, брошенной танкетке. Прилетело несколько снарядов, сгорело две хаты, но немца еще нет.

За неделю до этого мы «эвакуировались». Замкнули дом, взяли тачку, положили постели и харчи, привязали корову сзади. Мама со старшей 8-летней сестрой моей тележку катит. Я веду-тащу младшего брата, ему два- по третьему годику, он уже сам дыбает, а больше у меня на закорках. К вечеру прибыли в небольшое сельцо из нескольких домиков, спрятанное надежно в дубраве с родником.

Время было жестокое и была жесткая директива сверху. Предписывалось все ценности вывезти в тыл, населению идти на восток. Что невозможно вывезти – ломать, сжигать, оставляя врагу выжженную землю. Никто не считался с невозможностью её исполнения. Успели вывезти заводы, фабрики, какие-то ценности, угнали скот. Но чтобы население Белоруссии, Украины, Западных областей России, захваченных в первые 1,5-2 месяца войны, сожгло свои хаты и двинуло на восток, было за гранью возможного. Целые армии не успели отступить, и были окружены. И люди никуда не двигались, или поступали как моя мама, изобразив для уходящей власти эвакуацию, а дальше уж будь, что будет!

Между уходом наших и появлением немца, так мы всегда называли оккупантов, образовалось затишье, и мы вернулись. Уже на второй день проскочило несколько автоматчиков на мотоциклах, а за ними немецкая часть. У нас обосновалась какая-то сборная команда. Тут были итальянцы, румыны, венгры. Немцев немного.

Наш дом по тем временам был едва ли не самый большой в селе и снаружи красивый. Мама понимала, что не избежать «квартирантов». Мы загодя две лучшие комнаты забили соломой, кукурузными стеблями, травой, т.е. сделали что-то вроде сеновала. Сами ютились в прихожей и на кухне. Новая власть пыталась поселить немца-офицера, и быстро отворотила нос. Но его денщика – венгра Митю – подселила. Мы с ним ладили. Он, как и прочие покоренные Германией европейцы, насильно был взят в армию. Вечерами с ним вместе сидели у печки и слушали про его довоенное житьё. Как он хорошо жил дома, как его любила мама, как его одевала и кормила. К нам относился хорошо, иногда приносил что-нибудь поесть. Пишу о тех, что оставались у нас вроде гарнизона. Немецкие части, хорошо экипированные, уверенные, бравые в селе не задерживались и шли далее на восток, к Волге.

За те полтора года, что были под немцем, каких-то зверств от оккупантов не припоминаю, возможно, потому, что это была какая-то вспомогательная, разноплеменная часть. Одно время недолго у нас стояли два румына, видно дремучие, деревенские мужики. У соседей квартировали итальянцы.

Открытого сопротивления врагам у нас не было, как не было и добровольного сотрудничества. О Краснодонском подполье узнали только после войны в школе. Возможно потому, что наша местность слишком открытая для масштабных партизанских действий.

Новая власть отлавливала молодежь 14-15 лет для отправки в Германию. Попали и у нас несколько ребят, которые не успели спрятаться. Немцы ввели свои порядки, назначили старосту, полицая. Открыли школу с Законом Божьим и телесными наказаниями. Сестра училась, а мне мама убрала один год, и в школу из-за малолетства не попал. 

Кормились тем, что запасали с огорода и корова была какое-то время.

В оккупации находились до февраля 43-го года, когда через нас прокатывались на запад разбитые и отброшенные от Сталинграда гитлеровские армии. Были это не те бравые вояки 41-го. Изрядно слинявшие и потрепанные, передвигались на чем только можно. Вспоминаю, по талому снегу собаки тащат лодку, в ней два скукоженных итальяшки.

На второй день вошли наши. Для нас война закончилась. Отца-шахтера вернули с фронта восстанавливать шахты. Семье стало легче. Отец получал пайку 600г., а нам, как иждивенцам, давали по 150 г.

Донбасс заработал, пошел уголь. В 43-м я уже в школе, в первом классе. Писать не на чем, сшивали в тетрадки довоенные письма и любые бумажки, на них и упражнялись. Для чернил разводили сажу, сок бузины и что-то еще. Учебников – никаких, весь материал из головы учителя. Во втором классе появился первый печатный учебник, задачник по арифметике. Задание надо было списать каждому, учебник после уроков передавали от хаты к хате, из улицы в улицу. Школы не было, учился каждый класс в какой-нибудь избе.

В 44-м страна была освобождена, война ушла в Европу и двигалась к неизбежному окончанию. Донбасс восстановился. Днепрогес начал давать ток, в домах появилось электричество. Заработал колхоз, садили огороды, от шахты получали полоску земли и тоже засаживали. Земля помогала нам жить.

Уже в 47-м отменили хлебные карточки. Первый послевоенный год 46-й был голодный, но мы не голодали – отец работал и земля кормила. Ну а те семьи, у которых не было работника на шахте и, вообще, мужиков, откровенно голодали.

В земельных делах я был отцу помощник. В огороде сажали, в основном, картошку и кукурузу. Картошку не клубнями – очистками, кукурузу – по одному зернышку в лунку. Всю землю тщательно загребали граблями. Но голодные ходили по полям, находили лунки, выбирали очистки и зернышки и съедали. После отмены карточек народ ожил и спасся от голода. Но достатка еще долго не было.

С 1953 г. я, уже будучи студентом, жил на стипендию, родители помогать не могли, и лишь по приезду к ним старались накормить тем, что было. Особого достатка не наблюдалось и позже, когда приезжал в отпуск на родину с Алтая. Но это уже взрослая жизнь такая, как у любого из моего поколения.

Получил профессию, о которой мечтал с детства, и любимую работу на всю трудовую жизнь. Всегда было ощущение, что у тебя есть одна страна, ты работаешь на её благо, на её силу и процветание. Не задумывалось, не подразумевалось, что благосостояние страны и твоё личное разделимы. Это нас объединяло в сообщество людей с одними идеалами, с верой в светлое будущее.

С такой наивной философией мы, дети, ушедшего в историю государства, попали в новое общество с разъединяющей идеологией. Общественное устройство, в котором ценность личности определяется объемом присвоенных ресурсов и, соответственно, уровнем потребления материальных благ, не может объединить людей, привести к единому человечеству с общими идеалами и благоустроенным будущим."

* В сегодняшнее сложное время, обремененное ситуацией с распространением коронавирусной инфекции, размышления жителя Майминского района, вся сознательная жизнь которого была связана с геологией, а детство опалено войной, кажется предвидением из 2016 года. Меняются в обществе ценности, отношения к врачам, чей труд перестали ценить, отношение к близким, которых не можешь навестить, поклониться могилам умерших. Все меняется... Главное, чтобы после окончания навалившихся на нас событий, мы не забыли то, что изменило нас сегодняшних:

"... Нынешнее разобщение на страны, народы, племена, на тайные общества и разнородные «элиты», отчужденные от народов, оттягивающие на свое потребление значительные общечеловеческие ресурсы, не имеет иного будущего, кроме деградации и одичания.

Убежден, такое состояние недолговечно. И, если земная цивилизация не погибнет от космических, тектонических или внутричеловеческих угроз, мы объединимся в мир людей, избавленных от атавистической звериной хищности, и ныне ярко проявленной по всей Земле. Общей целью нашей тогда будет благоустройство планеты, единого для всех дома на долгие века. Возможным это станет лишь в разумно устроенном справедливом обществе, где каждая личность комфортно себя чувствует и способна полностью реализовать свои природные способности.

Неизбежно человечество отойдет от многовековой, и ныне действующей толпо-элитарной модели общественного устройства.

И только тогда объединенное человечество может обозначить свои цели и познать свое предназначение!" 

(источник: Музей камня, Т.В. Кульбеда, запись 15.03.2016 года)